Неточные совпадения
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один
в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей
в голову, но она не всею душой
отдавалась этим мыслям.
«Конечно, студенты. Мальчишки», — подумал он, натужно усмехаясь и быстро шагая прочь от человека
в длинном пальто и
в сибирской папахе на
голове. Холодная темнота, сжимая тело, вызывала вялость, сонливость. Одолевали мелкие мысли, — мозг тоже как будто шелушился ими. Самгин невольно подумал, что почти всегда
в дни крупных событий он
отдавался во власть именно маленьких мыслей, во власть деталей; они кружились над основным впечатлением, точно искры над пеплом костра.
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается
в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит
в него или
в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля
отдается в волю другого, как клонится
голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…
Уж не бродит ли у ней
в голове: „Не хорошо, глупо не совладеть с впечатлением,
отдаться ему, разинуть рот и уставить глаза!“ Нет, быть не может, это было бы слишком тонко, изысканно для нее: не по-деревенски!
Наконец, этим летом, когда семья нотариуса уехала за границу, она решилась посетить его квартиру и тут
в первый раз
отдалась ему со слезами, с угрызениями совести и
в то же время с такой пылкостью и нежностью, что бедный нотариус совершенно потерял
голову: он весь погрузился
в ту старческую любовь, которая уже не знает ни разума, ни оглядки, которая заставляет человека терять последнее — боязнь казаться смешным.
Я хотел было также почитать псалтырь, но не прочел и страницы, — каждое слово болезненно
отдавалось мне
в голову.
Умная, пылкая, с пикантным оттенком гривуазности [Игривости, нескромности (от фр. grivois).], она очертя
голову отдалась Прозорову и быстро забрала его
в свои бархатные руки.
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал
головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и ушла
в свою комнату, унося
в груди тихую обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа
в постели с открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов,
отдалась во власть тревог.
Отдается приказание, бегут сломя
голову в ближайшую бакалейную лавку — и через пять минут семга уже на столе. Сочная, розовая, тающая… масло! Словом сказать, сразу приобретается для дружбы такой фундамент, которого никакие ураганы не разрушат! Таковы начальные основания истинной"дружбы".
Он возвращается
в зал. Ольга свободна. Он приглашает ее на вальс. Гибко, положив нагую руку на его плечо и слегка грациозно склонив
голову, она
отдается волшебному ритму вальса, легко кружась
в нем. Глаза их на мгновенье встречаются.
В глазах ее томное упоение.
Утром, напившись парного молока, я уходил
в Шуваловский парк и гулял здесь часа три, вспоминая прошлое лето и
отдаваясь тем юношеским мечтам, которые несутся
в голове, как весенние облачка.
Голос старушки, выражение всей фигуры изменялись с непостижимою быстротою; все существо ее мгновенно
отдавалось под влияние слов и воспоминаний, которые возникали вереницами
в слабой
голове ее: они переходили от украденных полушубков к Дуне, от Дуни к замку у двери каморы, от замка к покойному мужу, от мужа к внучке, от внучки к Захару, от Захара к дедушке Кондратию, которого всеслезно просила она вступиться за сирот и сократить словами беспутного, потерянного парня, — от Кондратия переходили они к Ване и только что полученному письму, и вместе с этими скачками голос ее слабел или повышался, слезы лились обильными потоками или вдруг пересыхали, лицо изображало отчаяние или уныние, руки бессильно опускались или делали угрожающие жесты.
День похорон был облачен и хмур.
В туче густой пыли за гробом Игната Гордеева черной массой текла огромная толпа народа; сверкало золото риз духовенства, глухой шум ее медленного движения сливался с торжественной музыкой хора архиерейских певчих. Фому толкали и сзади и с боков; он шел, ничего не видя, кроме седой
головы отца, и заунывное пение
отдавалось в груди его тоскливым эхом. А Маякин, идя рядом с ним, назойливо и неустанно шептал ему
в уши...
Потом все чаще и чаще над моей
головой гремели экипажи, но так гремели и так страшно
отдавался этот гром
в подземелье, что хотя я и знал безопасность этого грома, но все-таки становилось жутко.
Иногда ему казалось, что лицо Антонио придвигается совсем вплотную к его лицу и каждое слово звучит так громко и резко, что даже
отдается смутным гулом
в его
голове, но минуту спустя Антонио начинал отодвигаться, уходил все дальше и дальше, пока его лицо не становилось мутным и до смешного маленьким, и тогда его голос раздавался тихо и сдавленно, как будто бы он говорил с Арбузовым по телефону или через несколько комнат.
Что-то стучало
в дверь мельницы, так что гул ходил по всему зданию,
отдаваясь во всех углах. Мельник подумал, уж не чертяка ли вернулся, — недаром шептался о чем-то с жидом, — и потому он зарылся с
головой в подушку.
Так он подумал сначала о том, что может случиться с ним
в эту ночь, и потом уже не возвращался к этим мыслям и
отдался тем воспоминаниям, которые сами собой приходили ему
в голову.
В ненастное время и к осени грибы
отдаляются от деревьев и охотнее растут по опушкам и
голым горам — на отскочихе, как выражается народ, — а
в сухую и жаркую погоду грибы жмутся под тень и даже под ветви дерев, особенно елей, которые расстилают свои сучья, как лапы по земле, отчего крестьяне и называют их лапником и рубят без пощады и без вреда дереву на всякие свои потребности; они даже утверждают, что ель лучше и скорее достигает строевой величины, если ее подходить, то есть обрубить нижние ветви.
Нельзя отогнать дурную мысль, когда она придет
в голову, но можно понять, что мысль эта дурная. А если знаешь, что она дурная, то можно не
отдаваться ей. Появилась мысль о том, что тот или этот человек нехорош. Я не мог не подумать этого, но если я понял, что мысль эта дурная, я могу вспомнить о том, что осуждать людей дурно, что я сам плох, и, вспомнив это, я могу воздержаться от осуждения даже
в мысли.
Все эти разговоры о том, как какой-то член Географического общества, ехавший с женою, раза два ломал свой экипаж и
в конце концов вынужден был заночевать
в лесу, как какая-то дама от тряски разбила себе
голову, как какой-то акцизный просидел 16 часов
в грязи и дал мужикам 25 рублей за то, что те его вытащили и довезли до станции, как ни один собственник экипажа не доезжал благополучно до станции, — все подобные разговоры
отдаются эхом
в душе, как крики зловещей птицы.
Она решила, что сделает так. Но тут же, как это и всегда бывает
в первую минуту затишья после волнения, он, ребенок, — его ребенок, который был
в ней, — вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять застучал чем-то тонким, нежным и острым. И вдруг все то, что за минуту так мучило ее, что, казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему, хоть своей смертью, все это вдруг
отдалилось. Она успокоилась, встала, надела на
голову платок и пошла домой».
— Влассовская! — прозвучал
в ту же минуту и
отдался ударом молота
в моей
голове голос инспектора.
— Это ладанка с зельем, — ответил пленник. — А почему теперь я весь
отдаюсь вам, когда узнаете, то еще более уверитесь во мне. Собирайтесь большой дружиной, я поведу вас на земляков. Теперь у них дело
в самом разгаре, берут они наповал замки ваши, кормят ими русский огонь; а замок Гельмст у них всегда как бельмо на глазу, только и речей, что про него. Спешите, разговаривать некогда. Собирайтесь скорей, да приударим… Я говорю, что поведу вас прямо на них, или же срубите мне с плеч
голову.
Картины прошлого одна за другой восставали
в его уме, он гнал их со всем усилием своей воли, а они настойчивее и настойчивее лезли ему
в голову, и он, как бы изнемогший
в борьбе с этим невидимым врагом, закрыл глаза и всецело
отдался во власть тяжелых воспоминаний.
Оттого-то японцы предпочитают сделать над собой «харакири», т. е. распороть себе живот или же разбить себе
голову о камень, нежели
отдаться в плен.
— Это ладанка с зельем, — ответил пленник. — А почему теперь я весь
отдаюсь вам, когда узнаете, то еще более уверитесь во мне. Собирайтесь большой дружиной, я поведу вас на земляков. Теперь у них дело
в самом разгаре, берут они наповал замки ваши, кормят ими русский огонь; а замок Гельмст у них всегда, как бельмо на глазу, только и речей про него. Спешите, разговаривать некогда. Собирайтесь скорей, да приударим… Я говорю, что поведу вас прямо на них, или же срубите мне с плеч
голову.
Он кивнул
головой, и
в этой
голове мелькнула последняя мысль о его бессилии перед этой девушкой, являющейся олицетворением прелести греха, — он почувствовал себя подхваченным быстрым течением и
отдался ему, так как бороться у него не было сил.
В раздумье ходил Александр Иваныч несколько времени по своей комнате взад и вперед, тяжелыми шагами, которые
отдавались в потолок Катиной спальни. Вещее чувство сказало ей, что отец ее чем-нибудь необыкновенно озабочен. Грустный, пасмурный вид, которого она прежде
в нем не замечала, какая-то скрытность
в поступках, тяжелые шаги, никогда так сильно не раздававшиеся над ее
головой, — все это встревожило ее, и она решилась идти к отцу наверх.
«Слава Богу, что этого нет больше», подумал Пьер, опять закрываясь с
головой. «О, как ужасен страх и как позорно я
отдался ему! А они… они всё время до конца были тверды, спокойны»… подумал он. Они
в понятии Пьера были солдаты, те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они — эти странные, неведомые ему доселе люди, они ясно и резко отделялись
в его мысли от всех других людей.